Перина Нина Егоровна

«Дорогая баба Нина!

Никогда не думала, что буду писать тебе письмо. Но время такое пришло: мне в мои 17 лет многое увиделось по-другому, многое поняла только сейчас. И если раньше я хотела просто слышать твой голос, обволакивающий меня лаской любовью, то сейчас доходит смысл твоих историй. Твои воспоминания воспринимались как рассказы о чем-то далеком, а сейчас я осознаю весь трагизм жизни маленькой девочки в годы Великой Отечественной войны.

Ты родилась 26 ноября 1934 года, в 1937 году – брат Аркадий, а в 1938 – брат Михаил, так что качать зыбку с малышами, сидеть с ними, носить на руках ты начала очень рано. Твоя мама, моя прабабушка, не только содержала семью, но и работала в колхозе. Когда началась Великая Отечественная война, Егора Ивановича, твоего отца, призвали на фронт. Но так получилось, что в Вятские Поляны был эвакуирован завод для выпуска оружия. Заводу нужны были надежные рабочие для организации работы главного сердца завода – ТЭЦ, а т.к. твой отец, мой прадед, до войны работал кочегаром, то его и еще несколько человек вернули с дороги на фронт. Отец вроде бы и в селе (с1942 — город), а дома его нет. Без сна и отдыха он с другими рабочими трудился, чтобы быстрее наладить выпуск ППШ.

Ты часто видела слезы на глазах мамы, а на твой вопрос: «Когда вернется тятя?», мама отвечала: «Когда война закончится». Так что слово «война» вызывало страх в твоем детском сердце. Это страшно, это плохо, когда мама плачет, отца нет дома, а у тебя появились новые обязанности: и по дому прибраться, и пеленки постирать, и братьев покормить, перепеленать, смотреть, как бы старшенький никуда не залез. Появления мамы ждала как солнышка. А мама приходила уставшая, измученная, а начнет вас ласкать, зальется слезами, и вы втроем заревете. Мама встрепенется и скажет вам: «Да что же мы ревем, ведь живы, радоваться надо. Фашистов скоро прогонят, и отец к нам вернется!»

Однажды летом ты решила показать братишкам, где работает мама. Поле, где вязали снопы колхозники, находилось вроде бы недалеко, но когда вы пришли туда, вы так устали, да и жара стояла страшная, что вы, увидев какую-то кучу, решили отдохнуть, присели ненадолго и тут же уснули, обнявшись.

Через какое-то время бригадир на лошади прискакал, увидел вас, узнал и закричал: «Нюра, иди, буди своих, а то как бы чего не вышло». И радость, что дети живы, и огорчение, что ты нарушила ее запрет никуда не ходить. Она с такой болью говорила тебе, что ты подвела ее. Ты на всю жизнь запомнила слова мамы, и ее боль. Почувствовала и старалась в дальнейшем не огорчать маму.

Однажды зимой к вам на постой явились три бородатых мужика. Напугали они своим видом вас: «бороды огромные, и полушубки овчинные, и шапки невиданные». Вы за печку спрятались, а мужики разделись и на стол выложили караваи хлеба и какие-то белые круги. Мама охнула и почему-то шепотом произнесла: «Настоящий!» Это был хлеб из настоящей ржаной муки, какой не было у вас. А круги белые оказались замороженным молоком. «Это ребятне», — сказали постояльцы, и некоторое время вы трое пили чай с молоком. И это было так вкусно! А ты, баба Нина, на всю жизнь запомнила вкус тех караваев и молока. Когда у моей бабушки появилась корова, мы с тобой сидели за столом, и я отказывалась пить молоко, ты рассказала мне эту историю. Настоящий смысл этой истории до меня, как до жирафа, дошел намного позднее. Что значит ребенку не знать вкуса настоящего хлеба, настоящего молока? А ведь это было на самом деле.

А тех мужиков с лошадьми направили из дальней деревни на завод. Работники ТЭЦ весной разбирали плоты, вытаскивали на берег бревна, а зимой вот такие мужики помогали перевозить эти бревна к котельной завода. Ваша мама не ходила в эти дни на работу, но легче не становилось: работников надо было кормить, вечером просушить всю одежду, постирать. А ты старалась помочь ей во всем. Сколько ведер воды пришлось тебе, маленькой девочке, принести. Мама ругала тебя за полные ведра. Но не ведра были страшны, а колодец, откуда брали воду. Чтобы достать воду, нужна была сила. И счастье, когда кто-то из соседей оказывался рядом и помогал тебе. А уж когда ты одна оказывалась, обеими руками хваталась за ручку и крутила ее. Сколько раз уже поднятое ведро с шумом плюхалось обратно в колодец. Вот слез-то было! А потом мама где-то раздобыла для тебя ведро поменьше. Тут и колодец стал не так страшен.

А летом почти весь огород был на тебе. Так опять проблема: не чтобы братья сидели смирно на лужайке, пока ты поливаешь капусту, так они в воду лезут. Того и гляди за ними.

Ты в свои 8-10 лет по-взрослому решала вопросы семейной жизни. Ты знала и цену хлеба, и цену слез. Ты изведала всю тяжесть крестьянского труда и мимолетное счастье, когда отца начали иногда на несколько часов отпускать домой. И ты, не видя в глаза фашистов, ждала, как и все люди нашей страны, когда придет эта Победа. Ты была маленькой девочкой, а в памяти на всю жизнь сохранились события тех страшных лет.

Сейчас я знаю о них. Это как эстафета «помнить о войне и не забывать». Мне нужна эта память, чтобы я смогла передать своим детям о тяжелом детстве в годы самой кровопролитной войны. Мы все должны помнить, ибо забытое может повториться.

Когда я записывала твои истории, я все время примеряла их на свое детство, такое светлое, беззаботное, счастливое. И до меня только сейчас дошел весь трагизм твоего детства. Ведь не об играх, не о подарках ты рассказывала мне, а о постоянном чувстве долга, ответственности, о ежедневной тяжелой работе. И  это в твои-то годы! Но ты никогда не пожаловалась маме, что тебе тяжело. Когда мама научила тебя привязывать Мишу к груди полотенцем, ты была счастлива: руки не так уставали! Было порой больно, но об этом никому ни слова. Ты жила как взрослая. Время такое было – война. Тебе выпала тяжкая доля – делать все, чтобы она поскорее закончилась, чтобы тятя пришел домой не на час, а навсегда, чтобы мама перестала плакать, чтобы братишки росли крепкими и здоровыми. Ты жила в своем времени, в годы Великой Отечественной войны. И ношу свою несла достойно. За это я тебя люблю еще сильнее.

Люблю и горжусь!»

Твоя Полина.